РЕВИЗИЯ СПОСОБА ФИЛОСОФСКОГО МЫШЛЕНИЯ:

АПОЛОГИЯ ОБРАЗА

                                                          Калмыков Р.Б.

                                                           Ravil8@yandex.ru

"Наше время снова волнуется

жаждою синтеза"

С.И.Гессен. Ф.А.Степун

Авторы вынесенного в эпиграф утверждения, известные российские философы начала ХX века отмечали также: "Развитие школ есть основная черта современной философии"[1]. Сегодня, в начале XXI века, мы продолжаем констатировать данный факт. Философия на редкость устойчиво демонстрирует свое развитие в виде довольно обширной разрозненной совокупности отдельных четко очерченных школ, исторически развивающихся в течение длительного времени практически не пересекаясь друг с другом, каждая - в своих узких, изначально обозначенных рамках.

Самые крупные из этой совокупности философских школ берут свое начало еще от творений знаменитых античных мыслителей. Со временем в рамках этих монументальных учений образовалось множество подшкол, отстаивающих свою собственную исключительную истинность. Промежутки и стыки между гигантами в течение всей эпохи становления философского знания заполнялись более мелкими учениями, и этот процесс активно продолжается и в наши дни. На сегодняшний день в философии обозначено уже столько отдельных направлений развития мысли, что ситуация стала напоминать шумный и хаотичный восточный базар.

Многие наверняка задавались очевидным вопросом: в чем же кроется причина такого пестрого разнообразия альтернативных вариантов? Чтобы понять это, пожалуй, стоит обратиться к размышлениям известного российского философа С.Н. Булгакова, который ввел специальное понятие "философской ереси". Последним он обозначал "произвольное избрание чего-то одного, части вместо целого, т.е. именно односторонность"[2]. Так вот, характеризуя сложившуюся ситуацию, Булгаков констатирует: "Все философские системы, которые только знает история философии, представляют собой такие "ереси", сознательные и заведомые односторонности, причем во всех них одна сторона хочет стать всем, распространиться на все"[3].

 Механизм возникновения каждой из этих систем философ описывает следующим образом: "Логическая непрерывность или, что то же, непрерывное логическое выведение всего из одного, которое делает всю систему кругом около одного центра, непрерывно проходимым во всех направлениях и не знающим никаких hiatus`ов [зияний, провалов (лат.)] или перерывов, вот задание, к которому естественно и неизбежно стремится человеческая мысль, не останавливаясь пред насилием и самообманом, обходами и иллюзиями"[4]. Что и говорить, безрадостная получается картина: вместо единого позитивного знания имеем бестолковый набор претенциозных однобоких учений, дробящих и запутывающих философскую мысль.

 Но что же являемся стимулом к порождению всех этих систем? Булгаков прямо на него указывает: "Логический монизм, являющийся естественной потребностью разума, составляет неустранимую черту всякой философской системы, которая смутно ила отчетливо, инстинктивно или сознательно, робко или воинствующе притязает быть абсолютной философией и свой эскиз бытия рассматривает как систему мира"[5]. Касаясь вопроса о том, как возможно возникновение столь большого обилия различных систем на одном и том же поле эмпирического опыта, мыслитель отмечает: "Разум, стремясь к монизму, к логическому созданию мира из себя, фактически совершает акт произвола, избирая из доступных для него опытных начал то или иное и, таким образом, вступая на путь философской ереси (в выше разъясненном смысле)"[6].

Что ж, констатация довольно жесткая, но, по здравому размышлению, с ней нельзя не согласиться. Действительно, каждая из обозначившихся на сегодня многочисленных школ норовит сделать свой особый акцент на наиболее актуальном, с ее частной точки зрения, аспекте действительности, превратить этот акцент в центральный системообразующий пункт своей философии, выстраивая затем вокруг него цельное, логически законченное представление обо всем сущем. В полученном таким образом представлении изначально выпяченный аспект играет, естественно, ключевую гипертрофированную роль. В итоге получается беспорядочный набор оригинальных интерпретаций действительности, намотанных каждая - на свой стержень. Данная ситуация должна, очевидно, прежде всего озадачивать диалектико-исторических материалистов: как стало возможным возникновение такого обилия совершенно разных "отражений" у одного и того же? Прочих же все это должно просто удручать.

Результатом такого развития дела, по мнению Булгакова, явилось то, что история философии представляет собой "музей, где собраны предметы редкости и умственного изящества"[7]. Для того же, кого раздражает однобокость всех этих частных учений, это будет представляться скорее как этакая кунсткамера "философских уродцев"!

Картину этого безобразия следует еще, пожалуй, дополнить замечанием, что все эти тенденциозные философские системы являются в той или иной степени воинствующе взаимоотрицающими и потому постоянно конфликтуют друг с другом и при всяком удобном случае используют политико-идеологическую ситуацию для "разгрома" или хотя бы основательного "погрома" соперниц. Здесь достаточно вспомнить хотя бы мрачные эпизоды эпохи засилья идей средневековых схоластов или диалектико-исторических материалистов.

Указанное положение дел объективно способствует задвижению философии в чисто академическую сферу, поскольку пользы от этого хаотического собрания "музейных экспонатов" оказывается не слишком много. Находясь в данном плачевном состоянии, философии, очевидно, трудно претендовать на роль наивысшего обобщения всех частных знаний, накопленных отдельными науками, и уж, тем более, на роль глобально ориентирующего начала для развития путей и методов человеческого познания, ввиду чего частнонаучная исследовательская мысль вынуждена зачастую совершенно беспорядочно тыкаться в заведомо бесперспективных направлениях и обречена порой заваливаться в нездоровые крены, что наглядно продемонстрировал нам XX век.

Отчего же все это произошло, и есть ли из этой ситуации позитивный выход? По убеждению автора, наблюдаемый итог в решающей степени следует связывать с тем, что до последнего времени центр развития философской мысли находился на Западе, и потому характерное для западноевропейцев и выходцев оттуда превалирование аналитического стиля мышления довело ситуацию до соответствующего логического конца - полной раздробленности, разложенности по полочкам философского знания. Мы являемся свидетелями ситуации, когда анализ подавил и вытеснил синтез, а рационализм наступил на горло эмпиризму. Ввиду последнего обстоятельства единству опытной действительности была противопоставлена множественность ее логических интерпретаций.

Совершенно очевидно, в связи с этим, связывать надежды на выправление ситуации с устранением допущенного крена: мерами по активизации синтезирующего начала в мышлении и реабилитации эмпиризма. По счастью, мозг человеческий обладает, кроме аналитической способности мышления, еще и образной, холистической способностью, и именно последней под силу решение данной задачи. Остается лишь уповать на возникновение или должную активизацию таких центров развития философской мысли, где образная составляющая мышления получила бы достаточно мощную поддержку. Очевидно, при всем этом такой центр должен иметь определенную традицию интеллектуального творчества и свободу от идеологического (будь то клерикального, национал-социалистического или коммунистического) давления.

По мнению автора, у означенного центра есть неплохие шансы возникнуть именно в России. Во-первых, россиянам от природы присущ, причем в ярко выраженной форме, образный, холистический стиль мышления. Известный российский мыслитель Н.А. Бердяев подчеркивал, что "русская душа стремится к целостности, она не мирится с разделением всего по категориям"[8]. Это обстоятельство рельефно проявилось, по его мнению, в XIX веке, в эпоху расцвета философской мысли в России, когда "целостность христианского Востока" активно противополагалась "рационалистической раздробленности и рассеченности Запада"[9]. И с ним многие в этом согласны. Ф.А. Степун прямо указывал на явно ощущавшуюся в начале XX века в философской среде страны великую тоску "по философии конкретной, целостной и синтетической"[10].

Во-вторых, в России с XIX века сложилась богатая интеллектуальная культура, которую не удалось полностью выкорчевать даже за годы коммунистического режима. В-третьих, в настоящее время здесь в итоге ряда известных историко-политических процессов достаточно сильно нивелирован религиозный и идеологический фактор, что весьма выгодно выделяет нас среди ряда прочих стран Востока. Так что длительный период поиска "русского" или "российского" пути в философии вполне может благополучно закончиться рождением богатого оттенками единого собирающе-воссоединяющего образа философского знания и работающего на обогащение последнего - особого синтезирующего метода.

Стоит отметить, между прочим, что опыт синтетической работы в российской философии уже имел место, в частности, в творчестве известного философа Вл. Соловьева, в его работе "Философские начала цельного знания" [11]. По свидетельству исследователя его творчества В.А. Кувакина, последний обладал "исключительным даром философского синтеза, продуктивно-диалектического мышления" [12]. В вышеупомянутой книге "предпринимается не только синтез различных онтологических, гносеологических, этических, эстетических и социальных идей, но и попытка органически соединить все эти идеи в рамках всеобщего категориального философcки-системосозидающего синтеза"[13].

 В итоге "Вл. Соловьев явил собою беспрецедентный в нашей интеллектуальной истории пример философского "собирания", воссоединения и синтеза духовных ценностей не только отечественной, но и мировой культуры"[14]. При этом "Соловьеву была присуща "кумулятивность, стремление "оправдать" практически любую философскую систему, включить ее лучшие, с его точки зрения, элементы в "метафизику всеединства"[15]. К сожалению, находившаяся в те времена под тяжелым спудом клерикализма философская мысль зачастую окрашивала свои творения в ярко выраженные религиозные тона. Не стали в этом плане исключениями и труды Вл. Соловьева.

Серьезное отношение к задаче синтезирования пока разрозненного философского знания предполагает подчеркнуто внимательное отношение ко всему философскому наследию. Было бы неправильно думать, что скептическое отношение к созданным в рамках отдельных философских школ тенденциозным логическим системам автоматически должно также вызывать у нас пренебрежение ко всему наработанному там материалу. Отнюдь! Каждому из основателей школ и генераторов учений мы должны быть бесконечно благодарны, как минимум, за само акцентирование не отмеченного ранее другими аспекта действительности, за усилия по привлечению к нему нашего внимания и явные или неявные указания на необходимость включения его в базу данных для последующего синтеза.

 Не секрет, что исключительное концентрирование сторонниками каждой из школ внимания и мыслительных усилий на своем узком участке исследования действительности нередко позволяет получать полезные плоды, глубже проникать в существо дела и выхватывать актуальные куски знания, недоступные при обычном не слишком заинтересованном подходе. Это весьма немало, поэтому вполне можно простить талантливым первопроходцам стремление гипертрофировать роль обнаруженного ими аспекта, абсолютизировать свое заведомо узкое видение общего существа дела. Словом, методология обладателей обычного уравновешенного сознания должна быть здесь, очевидно, такова: за поднятую тему, уважаемые авторы, большое спасибо, а эти ваши заведомо однобокие теоретические построения оставьте, пожалуйста, при себе.

Понимание оправданности такой позиции было достигнуто в отечественной философии уже довольно давно. С.И. Гессен и Ф.А. Степун формулировали нечто подобное при определении целей своего журнала "Логос" и задач философской мысли в начале ХХ века: "В противоположность дутой полноте эклектизма и односторонней традиции школ необходима зрячая полнота представленных различными школами мотивов. Ни один из них не должен пропасть даром для будущего строительства"[16].

Таким образом, приходим к необходимости взять на вооружение следующее правило: за каждой имевшей маломальский резонанс "ересью" стоит лоббируемый ею актуальный для философской мысли аспект реальности, посему наиболее полное и адекватное представление обо всей реальности можно получить, собрав предварительно воедино все "ереси" и "вытопив" из этого множества первичную надэмпирическую базу данных для последующей систематизирующей работы образно-аналитического мышления.

Образ и логика должны работать над созданием философской картины мира рука об руку с самого начала, так, как это обыденно происходит в любой другой сфере человеческой деятельности. Мозг человека не случайно сочетает в себе две эти функции (кстати, имеющие каждая - свою специализированную представленность в одном из двух полушарий), мышление не случайно обладает двумя этими способностями. Только благодаря их тесному взаимодействию человек преуспевает в жизни.

Бедой практически всех созданных к сегодняшнему дню частных философий, как уже отмечалось выше, является абсолютизация логического начала и пренебрежение образным. Типичная частная философия начинается с некоего априорного логического утверждения, являющегося краеугольным камнем нехитрой системы. Например, всякая теологическая концепция начинается с безапелляционного утверждения, что, мол, изначально существует всемогущее-всеведущее-всеобъемлющее начало, которое первично по определению, нетленно, поэтому нам, простым смертным, заведомо вторичным по отношению к этому началу и всецело зависимым от него, следует без колебаний положиться на него, на его добрую волю, его непререкаемый авторитет, беспрекословно следовать его предписаниям и предначертаниям, доводимым через посредство его верных пророков и усердных служителей его культа, и по возможности усердно апеллировать к нему посредством таинства молитвы.

Таким образом, изначально предлагается безоглядно поверить в некое избранное априорное логическое утверждение и отрешиться от всевозможных альтернатив. Аналогичным образом стремятся овладеть нашим сознанием и все прочие учения. Материализм так же без всяких там яких предлагает уверовать (элемент фидеизма, который Ленин видел лишь у своих противников) в существование Природы, первичной по отношению к нам и нашему внутреннему миру. При этом мы и наш мир в этой системе настолько вторичны, что практически теряет смысл различение понятий "материя, природа в целом" и "внешний мир". Оттого сами материалисты их часто путают и сваливают в одну кучу, не оставляя при этом действующему и познающему субъекту практически никакого места.

Различные субъективистские учения концентрируют внимание на узких участках внутреннего мира человека, и их исходные логические посылы можно свести к простой схеме: первично "Х", где вместо "Х" подставляют субъективные ощущения, физиологические влечения, волю, чувственные переживания, подсознательные психические феномены, сознание, рациональный рассудок. Все остальное, естественно, объявляется ими вторичным и потому ничтожным и не заслуживающим внимания.

Чрезвычайное обилие предлагаемых разными авторами взаимоисключающих логических интерпретаций действительности не могло не раздражать философскую общественность и потому естественно порождало реакцию в виде активизировавшихся течений агностицизма и скептицизма. Испытывая определенный (как нам представляется, здоровый) скепсис в отношении всех этих частных логических конструкций, мы, тем не менее, далеки от впадения и в эту крайность, по той простой причине, что чрезмерное увлечение критицизмом в итоге мало что оставляет жаждущему позитивных разъяснений пытливому уму, ограничивает и обедняет практику человека.

Основательно прочувствовавший в свое время данную ситуацию великий Р.Декарт постарался разрешить проблему путем попытки сведения к минимуму логического произвола при создании своей системы. Тем самым он решал задачу выведения концепции из-под огня скептиков. Однако он был по природе своей скорее "мыслителем" (по физиологу И.Павлову), чем "художником", поэтому в основу своего представления положил именно логическое утверждение, которое считал наиболее простым и первичным. Оно впоследствии стало крылатым выражением: "Cogito ergo sum" [мыслю, следовательно, существую].

По его мнению, данная истина была "столь прочна и столь достоверна, что самые причудливые предположения скептиков не способны ее поколебать", а потому он рассудил, что может "без опасения принять ее за первый искомый мною принцип философии"[17].

Фактически Декарт начинает свое теоретическое построение с констатации объективности факта и процесса "моего" индивидуального мышления. Интересно, что в качестве наиболее очевидного, наглядно-обнаруживающего свойства мышления он приводил его "сомневающуюся" способность [18]. Очевидно, именно ярко психически окрашенные муки сомнения были рефлексированы мыслителем в качестве искомой основы.

Несколько позже Декарт сделал существенно расширяющее уточнение: "Под словом "мышление" я разумею все то, что происходит в нас таким образом, что мы воспринимаем его непосредственно сами собою; и поэтому не только понимать, желать, воображать, но также чувствовать означает здесь то же самое, что мыслить" [19]. Таким образом, теперь речь у него шла о констатации первичности не одной только способности мышления, а уже всего психофизиологического комплекса человеческих способностей. К сожалению, данное уточнение не получило у философа должного развития, повисло в качестве некоей оговорки, не попирающей примата логического начала в его теоретическом построении. А весьма жаль, ибо здесь, на наш взгляд, таилась возможность выхода на более фундаментальный уровень интерпретации действительности. Попытку подхватить оброненную Декартом эстафетную палочку, продолжить поиск первичных основ познания мира за рамками обычного логического произвола как раз и решил предпринять автор данной работы.

Ниже автором планируется положить начало поэтапного изложения своего видения пути выправления высвеченной выше нездоровой ситуации в философии посредством также продекларированной выше активизации образной составляющей человеческого мышления. Поскольку проблема слишком масштабна, чтобы пытаться решать ее в одиночку, автор приглашает заинтересованную публику принять деятельное участие в этом, по сути дела, Большом Проекте как посредством творческого развития предлагаемых ниже идей, так и путем изложения конструктивных критических замечаний.

Исходный акт мышления: диалектика образа и логики

Первозданное единство иррациональных переживаний превращает она [философия] в идею единой научной системы.

C.И. Гессен, Ф.И. Степун

До сего времени первый шаг в становлении философского представления о мире традиционно делался логической составляющей мышления. Последняя сходу предлагала изначальную схему-формулу, задающую тон и направление дальнейшего движения мысли. Образному мышлению при этом отводилась вторичная подчиненная роль, оно вынуждено было раскрываться в уже заранее предопределенных логикой рамках, в границах очерченной логикой тенденции. Зачастую логика опережала образ и на следующих шагах построения философской концепции: сначала выдвигался априорный тезис, затем "выпускался на волю" образ единственно с тем, чтобы нужным образом окрасить расчерченное первым пространство.

Ревизия прежнего подхода к построению философии теперь будет заключаться в том, что доминанта логики в тандеме "логика + образ" уступит место доминанте образа. То есть именно образу должно будет принадлежать право первого шага на каждом этапе философского постижения мира. В целом это объективно должно вести к более тесному привязыванию познания к эмпирике, ограничению логического произвола, сохранению единства и взаимоувязанности теоретических построений, в большей степени нацеленных теперь на обслуживание цельного текущего образа действительности.

Очевидно, следует согласиться с Ф.Степуном [20] в том, что наиболее простым, элементарным исходным образом действительности в мышлении человека следует признать совершенно недифференцированное смутно-аморфное всеобъемлющее иррациональное Переживание. Именно с обнаружения этого первичного феномена начинается работа образного мышления, с него последнее стартует на пути к созиданию совершенного и полного образного представления о мире. По-видимому, именно такой путь обязательно проходит индивидуальное мышление от новорожденного младенчества к зрелости.

 Чтобы хотя бы примерно представить себе, как это происходит у младенцев, стоит обратиться к свидетельствам людей, вновь обретших зрение или слух в результате успешного интенсивного медицинского излечения. В первом случае, по свидетельствам очевидцев, в глаза человека внезапно ударяет нестерпимо яркая размыто-пестрая разноцветная недифференцированная палитра (возможно, кто-то испытывал нечто подобное на грани обморока), во втором - в уши врывается бесформенная звуковая какофония (вспомните предобморочный шум или звон в ушах). Лишь позднее, сопоставляя воспринимаемое с сигналами других органов чувств и опытом взаимодействия с привычными предметами, излечившиеся начинают постепенно разбираться в этом изначально хаотичном потоке, дифференцировать его, схватывать в нем отдельные сущности и качества, расставлять их по полочкам в картине восприятия.

Этому исходному обнаружению образного начала логическое мышление немедленно сопоставляет свою смысловую констатацию: имеет место нечто, нечто происходит. То есть, имеет место некий мир, и он не пуст, он чем-то насыщен, наполнен, и он непрерывно длится во времени, причем в нем происходят какие-то изменения, процессы. У древних греков эта констатация звучала так: "бытие есть" и "все течет".

Далее пытливый образно-логический ум начинает работу по совершенствованию исходного феномена: выявляет у первичного образа пространственно-временные качественные особенности и оттенки, паттерны, подвергает его соответствующему членению по наблюдаемым границам и впоследствии так же поступает с каждой из выявленных частей, при этом (что весьма важно!) постоянно удерживая все это в рамках единого внутренне согласованного образного начала. Работа образной составляющей мышления сказывается в конечном итоге в выявлении в эмпирической реальности все новых паттернов, аномально-особых областей, выступов-впадин, сгустков-разрежений, постоянном усложнении первичного аморфного образа, добавлении к нему все большего количества локальных качеств и оттенков.

 Логическая же составляющая мышления стремится всякий раз сопоставить этому вновь обогащенному образу упорядочивающую логико-формализованную схему. Вот так, работая вместе, рука об руку, взаимно поддерживая и обогащая друг друга, находя всякий раз соответствия феноменам мира своего партнера в своем мире и, в свою очередь, предлагая к его рассмотрению собственные обнаружения, образная и логическая составляющие мышления формируют единую (в рамках одного индивидуума, одной социальной общности или одной парадигмы) образно-логическую модель бытия (в технике есть нечто, этому сопоставимое - "аналого-цифровые" модели). Нам остается только последовать вслед за этой парой.

Длящееся во времени переживание предстает перед нами в виде некоего отчасти сохраняющегося, отчасти изменяющегося потока, в котором наш пытливый ум выискивает качественно обособляющиеся пространственно-временные сгустки или островки, выделяет их в отдельные фрагменты, локализуемые в пространстве, времени и ситуационно частные переживания. Пожалуй, разбиение первичного единого аморфного Переживания на множество частных является первым шагом постигающего мышления. Дальнейшие шаги последнего тоже вполне очевидны, так что могут быть выстроены в виде последовательной лестницы итераций (приближений) к адекватному образно-логическому представлению о мире, способному устроить нас сегодня.

Подвергнув внимательному исследованию множество самых разных частных переживаний, уравновешенный человек с необходимостью отмечает наличие во всем этом чего-то общего, объединяющего, а именно - неизменное присутствие своего собственного личного начала. Это начало пребывет в качестве вместилища, средоточия всего переживаемого, в виде особого поля, на лоне которого и разворачиваются жизненные коллизии, или, скажем, сцены, где ставится пьеса жизни, сосуда, в котором булькает бульон бытия. Логика подхватывает это образное ощущение и тотчас ставит вопрос об актуальности выделения этого особого личного начала в отдельную категорию субъективного агента переживания - "Я". После этого акта фиксации формула частного переживания выглядит следующим образом: "Я - переживаю". Напомним, Декарт, концентрировавший внимание на рационально-мыслительной способности психики, базировал свои построения на формуле " Я мыслю", у нас же вопрос ставится шире, под переживанием понимается весь широкий комплекс психофизиологических функций.

Кроме того, внимательный рефлексирующий ум исследователя не может не заметить, что собственно процесс переживания протекает-развивается вовсе не произвольно, а следует определенным проторенным путем, отвечает неким закономерностям, позволяющим вести речь о наличии особых имманентных свойств переживательной способности человека. До Канта мало кто обращал внимание на эту сферу, и лишь благодаря его гению философская мысль начала открывать для себя ее непростую суть. Не будем пока подробно на этом останавливаться, укажем лишь, что, учитывая объективный факт наличия данных закономерностей, наша логика считает своим долгом дополнить формулу частного переживания следующим образом: "Я - особым образом переживаю".

Пожалуй, наиболее легко выделяемой в переживаниях является их переменная составляющая, которая поставляет ошеломляющее разнообразие материала переживания, его содержания, того, что его насыщает-наполняет, позволяет рельефно проявиться собственно процессу переживания. При этом указанное разнообразие столь велико и настолько не поддается вмещению в какие-либо определенные рамки, что логика не может сопоставить с ним ничего более конкретного, чем наиболее общее понятие "нечто". В итоге ключевая формула частного переживания приобретает следующий вид: "Я - особым образом переживаю - нечто".

Эту формулу частного переживания будет вполне оправданным принять в качестве базовой. Она в наиболее обобщенном и элементарном по форме виде отражает принципиальное существо дела. С нее, с одной стороны, можно начинать строительство древа единой позитивной философии. А с другой - уже из поверхностного анализа данной формулы прозрачно высвечивается механизм происхождения и потенциал произрастания наиболее крупных философских "ересей".

Со вторым все действительно довольно просто: увлекающееся тенденциозное мышление, ничтоже сумняшеся, совершает над указанной выше триединой формулой частного переживания акт произвола, избирает на свой вкус одну из ее составляющих (реже - две) в качестве всеподчиняющей доминанты и затем возводит своего теоретического "колосса на глиняных ногах", предлагаемого всем нам в качестве единственно верного наиполнейшего представления о мире. Стоит немного остановиться на этих первоначальных нехитрых опытах.

По-видимому, исторически первой в философии возникла тенденция абсолютизировать третий член триединой формулы - "нечто", содержание переживания, его наполнение, материал. В результате содержание переживания обретало некие независимые от переживающего, объективные свойства. Родилось представление о наличии объективного внешнего мира, которое задвигало на задний план остальные слагаемые переживания, в лучшем случае объявляя их вторичными, всецело зависимыми от него. Первая плеяда древнегреческих ученых концентрировалась на объяснениях объективных свойств реальных предметов и процессов, а также внешнего мира в целом, искала объективную первооснову последнего, при этом совершенно абстрагируясь как от познающего субъекта, так и от механизма и аппарата процесса познания. Парменид из Элеи (IV век до р.х.) ввел в философию понятие "бытие", которым определял реальность природного мира, "истины" которого он ставил рангом выше "мнения смертного люда". Школа "фисиологов" вслед за ним абсолютизировала независимый от исследователя внешний мир, упирала на его принципиальную открытость и доступность познающему мышлению.

Параллельно этой объективистско-материалистической тенденции развивалась и объективистско-идеалистическая. Все, что пока было непознанного и непонятного в объективном мире, автоматически относилось неокрепшей психикой древних к сфере потустороннего, и богатое воображение наших предков легко "достраивало" внешний мир, населяя его в своем сознании ответственными за все это сверхъестественными силами и сущностями. Так возникли религия, теософия, теология и ряд идеалистических систем. Человек и его переживания объявлялись в рамках этих учений вторичными, зависимыми от внешнего по отношению к человеческому опыту фантомного, созданного воображением начала. У китайцев в качестве такого сверхъестественного начала выступил непостижимый и неотвратимый надчеловеческий и надприродный порядок-закон-путь "Дао". Любопытно, что по мере накопления опыта и совершенствования общечеловеческого знания доля присутствия объективно-идеалистического начала в сознании людей постоянно уменьшается, уступает место крепнущему объективно-материалистическому началу.

Начало тенденции к абсолютизации первого члена триединой формулы немного позднее положил древний грек Протагор из Абдеры (490-420 г.г. до р.х.). Его перу принадлежат следующие сентенции: "Человек - мера всех вещей", "-какой мне кажется вещь, такова она для меня и есть, а какой тебе, такова же она, в свою очередь, для тебя"[21]. Здесь явно проглядывает произвол переживающего субъекта, пренебрежение свойствами процесса переживания и объективными свойствами сущностей внешнего мира. Эту линию в философии в дальнейшем продолжил М. Штирнер (1806-1856 г.г.), считавший единственной реальностью индивида, Я. Нечто же, по мнению этого идеолога анархизма, имеет ценность лишь постольку, поскольку служит этому Я.

Надо заметить, что голый субъективизм этих авторов оказался в среде философов менее популярен, чем абсолютизация тандема первых членов триединого комплекса: переживающего и процесса переживания. В последнем случае из картины мира изгонялись лишь объективные качества и сущности, все остальное богатство переживательного комплекса неутомимо исследовалось. Над этим основательно попотели в свое время такие гиганты мысли, как Беркли и Фихте, позднее сложился целый ряд разрабатывающих данный уклон школ, таких, как феноменализм, экзистенциализм, герменевтика и масса прочих.

Тенденцией к абсолютизации второго члена триединой формулы, особым образом протекающего процесса переживания, грешат сторонники позитивизма и махизма, а также представители более поздних школ той же формации, таких, как Венский кружок, Логический позитивизм и Аналитическая философия. Последние из указанных учений, надо заметить, активно занимают умы философской общественности и сегодня.

В отличие от увлекающихся отдельными логическими тенденциями подвижников и их фанатичных последователей, нам, адептам полновесного образа, уравновешенным соискателям прагматически оправданной истины, в деле созидания единой позитивной философии предстоит в должной мере учесть все составляющие триединой формулы переживания в рамках комплексного подхода. В ходе нашего исследования исходное единое переживание будет необходимым образом расслаиваться на три относительно автономных начала подобно тому, как ствол дерева разделяется кверху на большие ветви. Далее мы придем к констатации необходимости разделения каждого из этих начал, в свою очередь, на ряд составляющих, что легко ассоциируется с разделением кверху крупных ветвей на средние. А те точно так же затем естественно потребуют своего ветвления на мелкие и так далее: чем выше, тем больше мелких веточек.

Если уделом многочисленных частных философий является идеализация своей отдельной, большой или маленькой, ветки такого воображаемого дерева, то задача единой позитивной философии состоит в сбалансированном представлении всего дерева в целом, всего пути от ствола первичного образа-представления о Переживании к верхним веточкам новейших образов-представлений сегодняшнего дня.

Таким образом в следующих работах автор ставит себе задачу постепенно-поэтапного раскрытия триединой формулы, продвижения по пути естественного обнаружения последовательных шагов постигающего и рефлексирующего человеческого мышления. При этом каждое слагаемое этой формулы должно будет быть исследовано параллельно как с точки зрения его особенных качеств, так и с точки зрения эффекта взаимодействия с двумя другими слагаемыми.

Программа дальнейших исследований

Ход дальнейших исследований будет развиваться автором в соответствии с нижеследующим планом, так что читатель имеет возможность уже сейчас определить свое принципиальное отношение ко всей работе в целом.

I. Составные части личностного поля "Я": мои ощущения, мои желания-влечения, моя воля, мои эмоции-чувства, мое образно-логическое мышление, и, наконец, мой координирующе-целевой центр, ответственный за организацию работы всех прочих частей. Потенциал "ересей", порождаемый стремлением абсолютизировать одну (или две-три) из этих частей.

II. Раскрытие проявляющего себя в "моем личностном поле" чуждого начала "нечто".

1. Скептическая интерпретация, самодостаточность "комплексов ощущений", "чувственных данных" и пр. Позитивизм, прагматизм.

2.  Феномен веры в гипотетическое организующее начало всего реального - во внешний Авторитет (бог [боги и духи], Абсолют, Абсолютная идея, пантеизм, панпсихизм, панлогизм, даосизм).

3.  Феномен веры в независимый от меня, самостоятельно существующий внешний материальный мир, в реальность отдельных внешних материальных сущностей (предметов, полей, процессов).

а) Феномен автономного существования и развития отдельных материальных сущностей. Доработка современного научного (эмерджентистского) материализма посредством органичного включения в его систему концепции самоорганизации, начиная с онтологических основ. Оригинальная авторская онтологическая модель принципа самоорганизации в природе.

б) Трактовка тела-носителя "Я" как одного в ряду прочих предметов материального мира, как одной из природных самоорганизующихся систем. Осознание себя в качестве весомого дополнения внешнего мира до целого материального мира. Свойства самоорганизации как истоки целенаправленного поведения и эгоизма человека.

в) Концепция взаимодействия отдельных материальных сущностей между собой.

г) Концепция контакта, как база для исследования взаимовлияний отдельных материальных сущностей друг на друга при взаимодействии. Развитие методологии Канта. Закон эгоцентрической концентрации как важная объективная характеристика "моего субъективного поля".

д) Концепция следообразования, как следствия всякого контакта. След как материал для изучения нюансов взаимного влияния провзаимодействовавших сущностей, как способ добывания знания об объективных свойствах другой сущности. В приложении к человеку след - как база для интерпретации содержания переживания.

е) Переживание следов, как специфическое свойство, слагаемое, строительный кирпич субъективного мира человека, база для образно-логической моделирующей работы мышления. Субъективный мир человека = совокупность всех переживаемых следов, структурированная образно-логической моделью.

III. Способность к переживанию - как особым образом структурированное поле для проявления свойств оставивших при контакте свой след во мне внешних материальных сущностей.

а) Особенности проявлений в поле моих ощущений: обнаружение присутствия материальной сущности, субъективная фиксация его объективных свойств и качеств. Нюансы проявлений в поле действия отдельных органов чувств. "Вторичные" качества.

б) Характер проявлений в поле моей воли: мир как совокупность волящих сущностей наряду с моей, как борьба и компромисс воль разной формации и разного уровня. Пассивная и активная сопротивляемость отдельных сущностей моей и иной внешней воле.

в) Характер проявлений в поле моих психофизиологических желаний-влечений: мир как совокупность в той или иной степени притягивающе-полезных и привлекательных сущностей. Нюансы картины мира в поле каждого отдельного желания-влечения.

г) Характер проявлений в поле моих чувств-эмоций: мир как поставщик чувственного материала, эмоциональных впечатлений, чувственная окраска различных межличностных взаимоотношений, взаимных намерений (категории: хорошее-плохое, доброе-злое, приятное-неприятное и т. п.), оценочных характеристик своих и чужих поступков, поведения, общий эмоциональный фон жизни.

д) Характер проявлений в поле моего образного мышления: мир как единый всеобъемлющий мозаичный образ, качественные характеристики и оценки, склонность к аморфно-непрерывному восприятию и воспроизведению образов, к интуитивному схватыванию и порождению паттернов, индукции, метафорам, конкретным рассуждениям, художественному творчеству.

е) Характер проявлений в поле моего логического мышления: мир как рационально упорядочиваемый набор отдельных сущностей, имеющих также упорядочиваемую структуру, состоящих из отдельных же частей и элементов. Склонность к дискретному восприятию и воспроизведению информации, анализу стимулов с точки зрения деталей и признаков, количественным оценкам-характеристикам, восприятию времени и последовательности событий, четкому формулированию ощущений, потребностей, целей, впечатлений - словом, феноменов всех прочих полей; разработка путей, методов, способов и маршрутов при решении поставленных задач; дедукции, абстрактным рассуждениям, вербальной форме контактов.

ж) Аддитивность набора моих специфических полей, тесный контакт между ними. Необходимость наличия единого координирующего центра, отвечающего за цельность моего поведения и осуществление принципа суперпозиции при наложении перечисленных парциальных полей друг на друга. Врожденные отклонения в соотношении роли отдельных полей как истоки поведенческого разнообразия в мире людей.

Л И Т Е Р А Т У Р А

1. С.И. Гессен, Ф.А. Степун. От редакции. ( Цели журнала "Логос" и задачи современной философской мысли)/ Русская философия. Конец XIX - начало ХХ в. С-П. ун-т. 1993. C. 426.

2. C.Н. Булгаков. Трагедия философии./ Русские философы. Конец ХIX - середина ХХ века. M. 1993. C. 90.

3. Там же.

4. Там же.

5. Там же, С. 90-91.

6. Там же, C. 94.

7. Там же, C. 91-92.

8. Н.А. Бердяев. Истоки и смысл русского коммунизма. М. 1990, C. 19.

9. Там же, C. 24.

10. Ф.А. Степун. Жизнь и творчество./ Русские философы. (Второй выпуск). М. 1994, С. 147.

11. Соловьев В.С. Собр.соч. В 10 т. 2-е изд. 1911-1914. Т.3.

12. В.А. Кувакин. Философия Вл. Соловьева. М. 1988, С.9.

13. Там же, С.13.

14. Там же, С.43.

15. Там же, С.9.

16. С.И. Гессен, Ф.А. Степун. Там же, С. 427.

17. Р. Декарт. Рассуждение о методе./ Избранные произведения. М. 1950, С.282-283.

18. Там же, С. 282.

19. Р. Декарт. Начала философии. Там же, С. 429.

20. Ф.А. Степун. Жизнь и творчество. С.149

21. Платон. Соч. в 3-х т. М. 1968, Т.2, С.238.